Таисия

Дальний Восток… Этот холодный край, богатый бесчисленными прозрачными реками, хвойными лесами, покрывающими складки горных хребтов, курящимися вулканами и океаном с неестественно черным песком, практически не затронула Великая Отечественная война. Не шли танки под ослепительным огнем, не взрывались мины, люди не умирали в полях, и не росли над погибшими маки. И в 41-ом жизнь текла как прежде. Почти как прежде. Многих забирали на фронт, некоторых, наоборот, отправляли лечиться в эти места, где жители не слышали выстрелов и не видели сгоревших зданий. И немцев здесь никто не встречал, о сражениях и блокаде узнавали через газеты и знакомых. Дальний Восток оставался территорией без боевых действий.
Но в 1945 году Советский Союз объявил войну Японии по договоренности с союзниками, в результате которой Сахалин и Курильские острова вернулись в состав СССР. Эти недолгие, но напряженные боевые действия завершили жестокую войну. Наши потери были незначительны. Япония же лишилась 720 тысяч солдат и офицеров, 640 тысяч из них стали пленными на Дальнем Востоке.
Все, что написано выше, объясняет и дополняет ту историю, которую мне, коренной дальневосточнице, хотелось бы  рассказать вам. Она передается в нашей семье поколениями. Когда придет мое время, я (не без тихой гордости)  тоже передам ее своим детям.
В одном из ящиков нашего кухонного шкафа лежат неприметные столовые приборы – вилка и ложка. Ничего особенного в них нет, разве что тонкий иероглиф на каждой ручке выведен. Значение его никому из родных неизвестно. Но это не главное в той истории, которая произошла с моей любимой прабабушкой, нянчившей меня с пеленок.
Когут Нинель Петровна родилась 1 декабря 1932 года в деревне Чернобровка близ города Свердловска, ныне Екатеринбурга. Четыре года войны она провела в родном городе вместе с сестрой Натой, которая работала в госпитале и редко появлялась дома. Неля училась ждать. Отец их ушел на фронт в 42-ом году, часто писал жене и девочкам. Последнее письмо пришло зимой 43-го, вслед за ним только похоронка. 
И вдруг война закончилась. Казалось, весь мир вокруг радовался возвращению родных, а мама тихонько плакала и перечитывала папины письма. Она бросила шитье: тяжело стало. Соседки собрали для нее какой-то целебный состав  с кореньями, травами. Надо было принимать его по чайной ложке в день. А соседская девочка, Нелина подружка, нашла эту банку и всю за раз съела…
После смерти мамы Ната забрала Нелю к себе, и девочка вновь стала учиться жить…теперь уже без родителей. Поскольку муж сестры был военным и служил в КГБ, его распределили на Дальний Восток. До поселка Корфовский, что в двадцати пяти километрах от Хабаровска, добирались поездом почти месяц. Неля поселилась в доме сестры, даже не удивилась тому, что наши военные устраивали скромный быт пленных японцев. Среди них была девушка Кацуко, которая помогала Нате по хозяйству и служила горничной. Она почти не говорила по-русски, знала только несколько коротких фраз: «хазайка добрайа» (это про Нату), «всо харашо» (Кацуко никогда ни на что не жаловалась). Еще обращалась к самой Неле: «Нэла – красависа!» В доме любили застенчивую Кацуко и с тревогой думали о том, что предстоит пленным японцам: Советский Союз обещал переправить их на родину. Но исполнится ли этот приказ и что будет с несчастными пленными, никто не знал.
Неля дружила с Кацуко – они вместе плели куколок из травы, строили им домики и купали их. Рассказывали что-то друг другу, не понимая ни единого слова. Они сблизились, несмотря на то что война внесла свои коррективы в их юные жизни, практически полностью лишив их беззаботности. 
Вскоре стало известно, что всем военнопленным необходимо немедленно покинуть Советский Союз. Кацуко собирала свой крошечный багаж, плакала и лепетала что-то на своем языке. Неля пошла провожать ее на вокзал. Они шли, держась за руки; военные смотрели на них с нескрываемым неодобрением: сближаться с врагами было не принято. Прощаясь с Нелей, Кацуко крепко прижала ее к себе и протянула потертый холщовый мешочек. Внутри лежали вилка и ложка. Дома у Наты она никогда не ела палочками, ее видели только с этими приборами. Кацуко в последний раз погладила Нелю по голове и тихо-тихо прошептала: «Нэ забуд Кацуко, ладно?»
Всех пленных увезли во Владивосток. Неля терпеливо ждала новостей. Недели через две из сбивчивых разговоров военных стало ясно, что русские обещание сдержали: японцев погрузили на корабли и вывезли из порта в сторону родной страны. Но они не доплыли до дома. Япония приняла решение ударить по своим. Корабли взорвали посреди Японского моря. Там были и старики, и дети, и…Кацуко. 
   Зачем японцы сделали это? Кто виноват во внезапной жестокости? По моему мнению, сама война, которая по сути своей безнравственна. Мы помним о загубленных жизнях и искалеченных судьбах, но не всегда воспринимаем их с необходимой серьезностью. Истории, подобные этой, рассказываются и пересказываются для того, чтобы важные чувства возникли в душе каждого человека и память о случившемся сохранилась на долгие годы. 
   Я, перебирая старые прабабушкины фотокарточки, думаю о Кацуко, неизвестной японской девушке, встреча с которой невольно повлияла на жизнь Нели (да и на мою тоже).  Беру в руки вилку и ложку – подарок Кацуко – и ощущаю боль утраты близкого человека, которого никогда не видела, и одновременно его незримое присутствие… Я чувствую, что война причинила страдания миллионам людей, но не сломила, а обнажила их души: в эту страшную пору отчетливо проявилась сущность каждого, его способность сохранять свою человечность и любить, несмотря ни на что, вопреки всему…